“Точка отправки”

Памяти Сергея Степина.

“Кто подошла ко мне так резко и так незаметно?

Это моя смерть…”

Юрий Клинских (Хой)

Их было двое – взрослый мужчина огромного роста и комплекции, внушающей уважение любым уличным хулиганам, и совсем маленькая девочка лет приблизительно двух с аккуратной светлой челочкой, выбивающейся из-под вязаной шапки. Они ехали в метро, и все пассажиры, по случайности, обращавшие на них внимание, видели искреннюю любовь, которая чувствовалась во взгляде мужчины, во всех его действиях. Он нежно обнимал девочку, прижимая ее к себе своей правой рукой. Казалось, если мужчина хотя бы немного усилит объятия, малышка просто-напросто будет раздавлена – настолько хрупкой и невесомой она выглядела в сравнении с этим большим и мощным человеком.

Девчушке явно надоело сидеть спокойно и неподвижно, и она периодически принималась двигать ножкой, которая чуть свисала с края сиденья. “Пап!” – звучал требовательный детский голосок. И папа начинал ласково щекотать ногу своей дочери, целуя одновременно красневшую от удовольствия девочку в щеку. А иногда мужчина брал ладошку дочери и проводил по ней указательным пальцем, явно пытаясь играть в “сороку-воровку”. Малышка смеялась и еще теснее прижималась к папе…

***

Совсем рядом с дверями расположились трое молодых людей. Один из них держал в руке бутылку пива и, задорно смеясь, рассказывал о чем-то своим друзьям. Сидевшая напротив старушка в коричневом пальто очень недовольно смотрела на молодежь. Временами она, кажется, порывалась что-то сказать, но потом останавливалась и вновь продолжала буравить ребят своим цепким строгим взглядом. Губы ее беззвучно шевелились… “Им бы все пить да курить. Не напьются никак… Ух, сейчас бы схватить вон того патлатого за кудри и об пол башкой. Скольких же баб они несчастными сделают! Обрюхатят, помашут ручками, и поминай, как звали. Или того хуже – женятся, сволочи. Ни деткам, ни жене покоя не дадут… У, алкаши!.. А то пишут везде, понимаешь, что дети сплошняком уродами рождаются. Да какими ж им рождаться, коль отцы с утра до ночи водку-то жрут!.. Вон соседка-дурочка очередного ребятенка народила. И кто же теперь за ним ухаживать будет? Что его ждет?”

***

- Ну а ты ей?

- А что я?.. А я говорю: “Елена Валентиновна, это же не мое дело – следить за тем, что дети в свободное от уроков время делают”.

- А она чего?

- Да ничего!.. Говорит, что ты, мол, гад этакий, ответственность несешь за подрастающее поколение.

- Ну, это ж ясное дело!.. Ее менты сейчас прижимают, вот она и выделывается. Стрелочника найти хочет.

- Хм, ну а если она на самом деле на меня все свалит?.. Скажет, что я неуравновешенной девочке двойку поставил за поведение. А девчушка потом из окошка вниз-то и сиганула.

- Но ты же не можешь отвечать за каждого ученика!

- Да ей-то вообще по фигу из-за чего эта Перковская с собой покончила!.. Ведь сам же говоришь, что она стрелочника ищет… Вот и работай после всего этого в школе. Получай мизерную зарплату и молчи в тряпочку.

- Да уж… Школа – один большой дурдом.

- Это точно! И учителя – люди малость трахнутые. И ученики такие же.

- Вообще, конечно, учителя, который в школе больше десяти лет работает, вычислить в толпе несложно… Морда лица соответствующая.

- Это трясина. Она затягивает. И особенно тех, кому на самом деле интересно детишек учить. Яркий пример!.. Есть у нас завуч – расписание составляет. Молодая девчонка, лет двадцать пять. Как уж она пробилась в администрацию – не знаю. Работает всего года четыре…

- Молодая, говоришь? Может, познакомишь?

- Ты не понял. Она не девушка, она – учитель. Тебе такая не подойдет. И ведь главное симпатичная! А школа так ее затянула, что еще несколько лет и все... Замуж не выйдет, превратится в этакую старую деву. Погрязнет и погибнет, в общем.

- Жаль… Если симпатичная, ей бы найти хоть какого-нибудь мужика. Быстро про все на свете позабудет.

- Каждому свое. И если уж человек делает свой выбор, то это его судьба… А вот Елене Валентиновне по рогам надавать бы надо. Вот тварь старая!

- Небось, пролезла в директора, переспав с кем надо…

- Да ты что! Ты ее не видел!.. И, кроме того, я ж тебе говорю: они не женщины, они все учителя. Какой там переспать! У них в голове одни тетрадки, оценки, культмероприятия и методика преподавания.

- Знаешь, я до сих пор понять не могу, как тебя вообще угораздило стать учителем при таком подходе.

- Да пошло оно, это преподавание, куда подальше! И вся эта система уродская туда же!.. Просто поступить в педагогический было проще. Он же никому на фиг не нужен. А учить этих недоделков я и не собираюсь. Получу диплом и поминай, как звали.

- Придется ж другую работу искать.

- Найду… Еще как найду. Стимул есть – оставаться в школьном болоте не тянет.

***

На вид ей можно было дать не более двадцати лет. Леопардового окраса лосины, черная кожаная курточка в обтяжку, светлые волосы, собранные в пучок… Она сидела, плотно прижав ноги и положив руки на колени. Ее карие глаза смотрели в одну точку.

- Вот трупики мне показывать не надо, - неожиданно произнесла девушка.

Сидевшая рядом старушка в коричневом пальто вздрогнула и удивленно взглянула на девушку.

- Что, простите? – спросила бабулька.

Девушка же, не обращая на соседку по сиденью ровным счетом никакого внимания, повторила:

- Вот трупики мне показывать не надо.

Старушка малость обалдела:

- Какие трупики?

Девчонка, все так же глядя в одну точку, с интонацией свихнувшегося робота произнесла еще раз:

- Вот трупики мне показывать не надо.

Ребята, сидевшие напротив, прыснули. Тот, что держал в руке бутылку пива, проговорил сквозь смех:

- Слышь, ты… Пластинку-то смени!

Ответом им была та же самая фраза… Тут до старушки начало доходить, что девушка, видимо, явно не в себе. Бабулька инстинктивно отодвинулась подальше, вызвав тем самым новый взрыв смеха у молодежи.

- Что вы смеетесь! – воскликнула старуха. – Да как же вам не стыдно!.. Человеку плохо, а вы смеетесь.

- А вы что, заразиться боитесь? – поинтересовался один из парней.

Бабулька всплеснула руками. Такой наглости она от подрастающего поколения никак не ожидала.

- Я сейчас милицию вызову!.. Будете знать, как хулиганничать!

- Давай, вызывай, - развязно произнес другой парень. – Жми на кнопку связи с тормозом.

- Это с машинистом, что ли? – спросил его приятель.

- Ага! – последовал ответ, и ребята снова рассмеялись.

А девушка опять повторила свою коронную фразу…

***

Роману Владимировичу было страшно… Руки тряслись, холодный пот струился по бледному лицу – и это при том, что внутри все горело. Казалось, будто каждый орган, каждый сосудик, мелко дрожа, поджаривается на огне тупой боли… Голова гудела. Мысли, похожие на потревоженных самым бесцеремонным образом муравьев, буквально расползались в разные стороны. Роман Владимирович так и видел каждую из них прямо перед собой. Озорно подмигивая, они принимались вертеться вокруг него, а потом исчезали в вентиляционной системе вагона… Вот это мысль о том, насколько ему плохо; вот это страх – бледно-зеленый, с чудовищно искривленной мордой; вот это надежда – чисто внешне она больше всего походила на его мать в молодости… Мужчине было очень страшно.

***

На одной из остановок в вагон вошла женщина с мальчиком лет шести. Малыш, словно пойманный волчонок, затравленным взглядом посмотрел на пассажиров. Женщина же дождалась, пока двери закроются, чуть закатила глаза и затянула: “Люди добрые!.. Вы извините, что мы к вам обращаемся! Мы сами беженцы! Детей кормить нечем!.. Помогите кто сколько может Христа ради!”

И малыш пошел по проходу между двумя рядами сидений. Следом за ним, сильно хромая, двигалась мать.

Большинство пассажиров, едва заслышав голос побирушки, сразу же придали своим лицам совершенно отсутствующее выражение – мы вроде бы как и не видим ничего, и не слышим. Некоторые, правда, автоматически потянулись к сумкам и карманам, дабы извлечь на свет Божий кошельки и подать страждущим.

Старушка в коричневом пальто принялась тихо причитать: “Ой, надо ж – ребятеночка с собой водит. Он, бедный, небось, умучался… А у меня ж и сладкого-то ничего нет. Ох, ну хоть денег дам”. И бабушка протянула малышу скомканную грязную банкноту достоинством в десять рублей. Мальчик осторожно взял денежку, и глазки его всего на один миг осветились искренней радостью…

- Да вы что! – вдруг возмутилась женщина средних лет, сидевшая по левую руку от старушки.

- А что? – недоуменно переспросила бабулька.

- Они ж нас все обманывают – попрошайки эти! – пояснила женщина.

- Так это ж ребеночек. Как он может обманывать? – продолжала недоумевать старушка.

- Да очень просто! Вы думаете, эти деньги ему на еду пойдут?.. У него ж их отнимут! И пойдет все, что он соберет, бомжам на выпивку.

- Женщина, что ж вы такое говорите! – воскликнула бабулька. – Посмотрели бы, как его мать хромает.

- Мать?! Какая она ему мать! Ребенок, скорее всего, краденый.

- Ну не знаю… Почему же вы такая черствая?

- Вот только не надо меня оскорблять, - разозлилась женщина.

- Ой… Оскорбляю я ее. Да вы б мне, старому человеку, и место бы не уступили.

- С чего вы взяли?

- А ни с чего. Если уж к ребенку такое отношение…

- Почему вы меня оскорбляете?!

- Очень мне интересно вас оскорблять. Делать мне больше нечего… Я с вами вообще не хочу разговаривать – вы, вон, жвачку жуете!

Женщина сначала удивленно посмотрела на старушку, а потом вдруг, видимо, что-то поняла и усмехнулась…

***

Длинные бледные пальцы крепко держали книгу в красном переплете. Темно-синие, казавшиеся почти черными, глаза напряженно всматривались в желтоватые страницы, над которыми свисали пряди темных волос. Тонкие губы плотно сжаты. Серая куртка была распахнута, и из-под нее выглядывал коричневый свитер; виднелся воротник светло-голубой рубашки.

“Жарко… Видимо, запоздалое лето попыталось немного компенсировать холодную погоду июня, завысив среднесуточную температуру градусов на десять. Птицы, изможденные жарой не меньше, чем люди, совсем перестали чирикать. Даже комары, осы и другие насекомые, которые постоянно надоедают отдыхающим, и представляют собой ложку дегтя в бочке меда, коей и является отпуск для человека, все забились по каким-то прохладным щелям…”

Слова, чётко отпечатываясь в сознании, превращались в зрительные образы, после чего уступали место друг другу, и процесс повторялся.

“Я с вами вообще не хочу разговаривать!” – раздался крик из глубины вагона.

“Черт”, – вздрогнув, вполголоса выругался молодой человек. Этот вопль отвлек его от книги.

***

Роман Владимирович уже почти не воспринимал окружающую его действительность, как реально существующую: сознание постепенно отключалось. Мужчина всем телом привалился к стене вагона. Ноги его все сильнее подгибались в коленях…

Вот эта мысль – детское воспоминание о торте с начинкой из малинового варенья – больше похожа на причудливо переливающуюся всеми цветами радуги мордочку домового из мультфильма; вот эта мысль – боязнь первый раз поцеловать любимую девушку – походила на горную вершину, сокрытую от посторонних глаз плотной белизной тумана; вот эта мысль – необходимость каждый день с утра идти на работу – грозное одутловатое и багровое лицо в очках со злым взглядом, спрятанным за толстыми линзами… Мысли поднимались, крутились вокруг какое-то время и исчезали.

Роман Владимирович рухнул на пол… К нему подскочил молодой человек с книжкой в руках - именно этому парню предстояло умереть в первую очередь. Такая же участь ожидала и всех остальных, находившихся в вагоне. Это была их точка отправки… Но скорость, с которой должна была придти смерть, зависела от того, на каком расстоянии каждый человек находился от больного. Вентиляционная система метро всегда ведь работает плохо. А с такими вирусами шутки плохи!

© Олег Малахов и Андрей Василенко, 09.12.2000.